кругам в менее крупных государствах, что Пруссия, при всех ее недостатках, может быть сторонницей более современного и рационального порядка вещей. Министр финансов Фридрих фон Мотц и министр иностранных дел Кристиан граф фон Бернсторф, два государственных деятеля, наиболее тесно связанные с таможенной политикой Пруссии в 1820-1830-х годах, понимали это и последовательно работали над созданием репутации Пруссии как прогрессивной силы в делах Германии.10
Координация мер по обеспечению безопасности Германии стала еще одним поводом для конкурентной борьбы в рамках Конфедеративной системы. С самого начала в этой области столкнулись интересы Пруссии и Австрии. В 1818-19 годах прусские переговорщики пытались создать более сплоченные и "национальные" федеральные вооруженные силы (под руководством Берлина), но лобби меньших государств, поддерживаемое Австрией, отказалось принять любое соглашение, которое могло бы поставить под угрозу военную автономию малых немецких держав. Эти государства одержали победу, в результате чего Германия осталась без федерального военного аппарата. Это устраивало австрийцев, которые считали, что сильная федеральная структура в конечном итоге сыграет на руку Пруссии.
Первый шанс испытать на прочность военную политику Конфедерации предоставила французская Июльская революция 1830 года.11 Память о революции и наполеоновских вторжениях была еще жива, и многие современники, особенно на юге, опасались, что за потрясениями лета 1830 года последует (как и в 1790-е годы) вторжение в Западную Германию. Прусские политики быстро сообразили, как можно использовать французские военные страхи в интересах Пруссии. В письме королю от 8 октября 1830 года Бернсторф настаивал на проведении военных консультаций с южными дворами с целью выработки совместной политики безопасности. Это не только удовлетворит насущные потребности Пруссии в безопасности, утверждал Бернсторф, но и "создаст общее доверие к Пруссии, так что все будут полагаться на ее советы, ее предложения и ее благотворное влияние".12
В краткосрочной перспективе его политика была успешной. Весной 1831 года прусский генерал Август Рюле фон Лилиенштерн был отправлен с миссией в Южную Германию. Состоялись сердечные беседы с баварским королем Людвигом I, который выразил сомнения по поводу идеи прусского верховного командования объединенными федеральными силами, но с энтузиазмом отнесся к тесному сотрудничеству. "Я не знаю ни северной, ни южной Германии, только Германия", - писал баварский монарх Фридриху Вильгельму III 17 марта 1831 года. Бавария, как и Пруссия, в 1815 году приобрела незащищенную рейнскую территорию (Пфальц, расположенный напротив Бадена на западном берегу Рейна) и поэтому остро нуждалась в скоординированной оборонной политике. Безопасность", как выразился сам король, "можно было найти только в прочной связи с Пруссией".13 Рюле фон Лилиенштерн также был отчасти прав, когда сообщал, что "уверенная, мудрая, великодушная и благоразумная позиция" Пруссии и благотворное влияние ее таможенной политики заслужили "уважение, доверие и симпатию" баварских политических кругов.14 В Штутгарте (Вюртемберг) и Карлсруэ (Баден) прием был менее теплым, но и здесь было достигнуто общее согласие о необходимости федеральной военной реструктуризации и более тесного сотрудничества с Пруссией.
В итоге австрийцам оказалось легко блокировать эти прусские инициативы. В конце концов, южные государства, хотя и не доверяли Австрии и не верили в готовность Вены защищать западную Германию, также опасались дальнейшего усиления главенствующей роли Берлина. По мере того как прямая угроза со стороны Франции ослабевала, их готовность обменять независимость на безопасность уменьшалась. Самым важным австрийским активом была расколотая структура прусской политической элиты. Клам-Мартиниц, хитрый австрийский посланник, отправленный в Берлин в сентябре 1831 года, вскоре понял, что за новой федеральной военной политики стоит политически прогрессивная прусско-германская фракция в лице Бернсторфа, Эйххорна и Рюле фон Лилиенштерна. Им противостояла консервативная "независимая прусская фракция" в лице герцога Карла Мекленбургского, принца Вильгельма Людвига Сайн-Витгенштейна и гугенотского проповедника и королевского доверенного лица Ансильона (который интриговал против Клама, хотя, будучи чиновником министерства иностранных дел, он был подчиненным Бернсторфа). Таким образом, Кламу было относительно легко расколоть прусский истеблишмент, разыгрывая различные интересы друг против друга. Заручившись поддержкой антибернсторфовской фракции и получив прямой доступ к королю, он смог подмять под себя министра иностранных дел и отстранить его от участия в оставшихся австро-прусских переговорах.15
Вопрос о федеральной безопасности всплыл во время угрозы французского вторжения 1840-41 годов. На фоне международной напряженности, связанной с Восточным вопросом, премьер-министр Адольф Тьерс в Париже заговорил о нападении Франции на Рейн. По всей Германии "рейнский кризис" вызвал волну националистического возмущения. И снова группа внутри прусской администрации решила воспользоваться моментом. Высокопоставленный прусский эмиссар был отправлен к южногерманским дворам, чтобы обсудить более тесное военное сотрудничество. И снова был оказан теплый прием, по крайней мере, поначалу. Австрийский посланник в Берлине поспешил забить тревогу, сообщив, что прусский кабинет стремится создать "если не по имени, то хотя бы де-факто, прусскую Германию".16 Южногерманские государства играли в обе стороны, сообщая пруссакам, что они не доверяют австрийцам, а австрийцам - что они боятся пруссаков. Австрийский посланник следил за прусской миссией, работая с южногерманскими дворами, чтобы устранить нанесенный ущерб. И снова именно австрийцы в конечном итоге выиграли дипломатическую битву, заставив Пруссию отказаться от односторонних инициатив и работать в тесном сотрудничестве с Веной над урегулированием путем переговоров.
Таким образом, пруссаки мало что получили за свои усилия. Одна из причин этого заключалась в том, что южные государства с глубоким недоверием относились ко всем подобным инициативам, особенно если они исходили от Пруссии. Австрийцы, которые с самого начала зарекомендовали себя как гаранты автономии мелких немецких государств, могли с успехом сыграть на этих опасениях. Кроме того, Берлин еще не обладал унитарным правительственным аппаратом для выработки политики. Министры и другие высшие политические деятели все еще не были связаны коллективной ответственностью - реформаторы видели эту проблему, но не смогли найти для нее надежного решения. Вместо этого министры, королевские советники, придворные и даже подчиненные чиновники боролись друг с другом за влияние, создавая лазейки, которыми австрийцы с легкостью воспользовались. Логика "прихожей власти" продолжала беспокоить прусское высшее руководство. Только в 1850-1860-х годах эта проблема была устранена путем постепенного сосредоточения власти в руках первого министра.
Берлинцы, в свою очередь, не собирались рисковать открытым разрывом с Веной. Австро-прусская солидарность все еще была необходима перед лицом внутренних беспорядков и подрывной деятельности. Перспектива политических потрясений все еще была достаточно страшной, чтобы консервативное руководство Берлина и Вены периодически возвращалось к сотрудничеству. Так произошло весной 1832 года, когда после кризиса федеральной армии на юго-западе Германии поднялась волна радикальной агитации. Берлин и Вена быстро вернулись к режиму сотрудничества, работая вместе с представителями других немецких государств, чтобы укрепить Конфедерацию новыми полномочиями по цензуре, надзору и репрессиям. Только с маргинализацией радикальной политики после революций 1848-9 годов это ограничение было преодолено.
Как бы
